Читать онлайн книгу "Мне холодно"
Мне холодно
Карина Финкель
RED. Современная литература
Кира мало чем отличалась от среднестатистической двадцатисемилетней москвички: престижная работа, любимый муж и трепетное ожидание ребенка.
Жизнь рухнула в один момент – Кира очнулась в загадочном деревянном доме посреди непролазного зимнего леса.
Вокруг – ни души, только лютый холод и абсолютная безнадежность. За стенами – новый, странный и полный тайн мир, который таит в себе ответы на самые удивительные вопросы.
Теперь Кире предстоит тревожное путешествие не только по неизведанным тропам загадочного пространства, но и по закоулкам собственной души.
И она даже не представляет, чем закончится ее путь.
Комментарий Редакции: Снег – острый и немилосердный, холод – жжет хуже морковного пламени, а лес вокруг – бескрайний как сама ночь. Это история – не столько кошмар наяву, сколько истинная явь в своей первооснове. Через пугающие образы автор талантливо подбирается к вечному и перманентному, доказывая, что чистая суть всегда запрятана в мрачных недрах.
Карина Финкель
Мне холодно
Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)
В оформлении использована фотография:
© alfonstr / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru
* * *
Глава 1. Зарождение
Как она здесь оказалась?
Кира собирала вещи, чтобы уйти от мужа. Вообще-то это была ее квартира, и уходить следовало ему. Но сейчас ей хотелось немедленно сбежать отсюда и остаться одной. Хотелось где-то спрятаться.
Она кидала в рюкзак вещи, которые могли понадобиться в ближайшее время – зарядку для телефона, еще какие-то мелочи – и казалась себе до отвращения жалкой и скучной. Кира пыталась осознать, как так вышло, что она вообще очутилась в этой ситуации. Как ее жизнь – совсем, вроде бы, другая – умудрилась завести ее в такую банальную историю. Будто она нечаянно свернула на чужой жизненный путь и неожиданно обнаружила себя где-то далеко от своей настоящей жизни.
До замужества ее жизнь была пустая, но красивая, как белый цвет статуи в прохладном музейном зале. Потом все стало ярко и насыщенно, но новая расцветка мучительно рябила в глазах своей пошлостью – как леопардовые узоры на дешевой одежде. Теперь эта рябь достигла апогея.
Кира мельком глянула в зеркало на внутренней стороне дверцы шкафа. Оттуда на нее посмотрела миниатюрная блондинка со светлой кожей и серыми глазами. Ее красота словно была кем-то тщательно выверена и рассчитана. Тонкие прямые черты, ровно очерченный овал лица, обрамленный ровным каре до середины шеи. Четкие линии – брови, скулы. Никаких эмоций на лице не отражалось.
Мысли крутились вокруг одной и той же темы. Он ей изменил. Да еще с такой женщиной.
Вещи Киры удивительно легко отделялись от вещей мужа. Не было никаких проблем с тем, чтобы выудить из общей массы носков ее носки. Как будто их вещи никогда и не думали объединяться, а просто некоторое время лежали рядом.
Встав на стул и исследуя верхние полки, Кира наткнулась на свои старые картины и рисунки. Взять? Несколько минут она рассматривала их, а потом смяла и начала рвать. С каждой порванной картиной Кира становилась чуть свободней и легче. Порвав все, что нашла, она собрала останки своего искусства в пакет и выбросила в мусоропровод. Возможно, им с мужем следовало расстаться уже потому, что рядом с ним она могла рисовать только такие картины.
Кира думала о том, что выходить замуж, да и вообще надеяться на хорошие близкие отношения, было слишком наивно. Отношения – это не для нее. В любых ее связях со временем появлялись эрозии, потом – язвы и дыры. Рано или поздно отношения полностью были в дырах, а Кире хотелось засовывать в них пальцы и рвать еще сильнее. И всегда невыносимо хотелось уйти. Расстаться с мужчиной, перестать общаться с друзьями, уволиться с работы, съехать с квартиры… Уйти. Зачем? Чтобы что?
Киру влекло к одиночеству. Самоизоляция, с которой мир столкнулся в пандемию коронавируса, ей очень понравилась. Она и до того несколько раз устраивала себе добровольное затворничество – просто так. Брала отпуск или работала удаленно, никуда не выходила. В какой-то момент становилось сложно даже пойти выбросить мусор или встретить курьера с продуктами. Но Кире было хорошо дома, взаперти. Она становилась спокойнее, занималась исключительно важными и приятными вещами (а не убивала время за компьютером в офисе), у нее улучшалось состояние волос и ногтей, которое не получалось нормализовать витаминами и масками. Она вспоминала об этих периодах с большим удовольствием. Работать она, как художник-дизайнер сайтов, вполне могла удаленно, офис ей для этого не требовался. Она даже думала договориться на работе о постоянной удаленке, но чего-то опасалась. Наверное, что вообще перестанет выходить из дома – а в этом явно было что-то нездоровое. Она не сомневалась, что смогла бы просидеть дома всю жизнь, много-много лет, до самой смерти. Причем просидеть с большим удовольствием. Недостатка в общении с людьми она не испытывала – ей хватало переписок с коллегами и знакомыми, ну и мужа. Впрочем, она прекрасно обошлась бы и без них.
Может быть, иногда она путала между собой пустоту, одиночество и свободу. Или не путала, и это и в самом деле одно и то же?
Когда же в их отношениях начали появляться первые дыры? Наверное, все-таки тем ноябрьским вечером, год назад. Кира точно помнила, что в Москве тогда был ноябрь, но город уже покрылся снегом и стоял мороз.
В тот вечер Кира быстро шла по темной улице, поправляя шарф, постоянно норовивший слететь и обнажить ее горло для ледяного ветра. Ей было холодно. Завтра надену пуховик, решила она. Пальто уберу в шкаф. Никаких юбок до марта. Или даже до апреля…
В календаре зима длится три месяца, в реальной Москве – все пять-шесть. Все это время Кира мерзла. Впрочем, это с ней происходило и в остальное время года. Такая у нее была особенность. Ее тело было создано для тепла, но именно из-за этого оно было наиболее подвластно холоду.
Кира могла замерзнуть в любую погоду, от самого легкого ветра. Когда она долго сидела вечером на диване с книгой, ее ноги начинали холодеть. Спасали только грелки и обогреватели – носков и пледов было недостаточно. Тело словно заранее планировало тот день, когда она охладеет вся. На улице, особенно зимой, спасения не было совсем. Одежда и обувь не помогали. Кира не помнила, когда начала мучиться из-за холода, но и в детстве родители постоянно боялись, что она замёрзнет.
Кира постоянно пыталась согреться. Она так мерзла, что зимой даже носила подштанники, над чем постоянно подшучивал муж. Но ей было все равно. Кире было холодно, это ее мучало. Она словно когда-то заледенела и никак не могла отогреться.
Кира привыкла к этой своей особенности. К шуточкам окружающих, к тому, что всегда приходится брать с собой что-то теплое (даже летом – кондиционеры и вечернюю прохладу никто не отменял). К вечным препираниям по поводу открытого окна или кондиционера с теми, кому жарко. Она всегда была одета теплее остальных. Позже других снимала пуховик после зимы и раньше других надевала его осенью. Она постоянно формировала вокруг себя теплый кокон. Грелки убирались в шкаф только летом, хотя прохладно бывало и в это время года.
Некоторые знакомые говорили, что Кире стоит переехать в Краснодар или Крым, а то и в какую-нибудь южную страну. Но она никогда не планировала уезжать из Москвы. Холодно бывает везде. Не то что на юге России, где летом вполне могут идти холодные дожди и куда без куртки она бы не поехала. В любой южной стране рано или поздно наступает ночь или зима. Рано или поздно везде становится холодно. К тому же теплые страны не приспособлены к низким температурам. Однажды они с мужем встречали Новый год в Афинах, и вдруг температура упала до нуля, вместо привычных для этого города зимних +15. Холодно было везде – в отеле, в кафе, в транспорте. Согреться было невозможно, и Кира быстро простудилась.
Конечно, в холоде была и положительная сторона: возможность греться. Кира обожала жечь свечи, носить уютные свитера, кутаться в плед, отмокать в горячей ванне, смотреть на снегопад из теплой квартиры. Но все это никак не перевешивало многочисленных минусов.
Муж, в отличие от Киры, холод любил. Обожал горные лыжи и сноуборд. Всегда лез купаться в холодную воду. Окунался зимой в купель. В начале отношений он звал Киру с собой путешествовать, но она чаще всего отказывалась. Несколько раз ездила с ним на горнолыжные курорты, он учил ее кататься, но ей не понравилось. К тому же она постоянно мёрзла. В итоге она проводила все время у окна в небольшом шале, закинув ноги на обогреватель, читая книжку и отпивая маленькими глотками чай из трав, которые росли в этой местности летом. Потом они стали отдыхать раздельно. Она – в жаре, он – в холоде.
Муж видел в холоде вызов. Хотел сразиться с ним и победить. Взять холод и подмять его под себя. Он вырос в Сибири, но говорил, что зима в Москве острее и злее из-за разницы во влажности. Ему было мало обычного мороза: зимой они с друзьями ездили на Крайний Север, в Оймякон и Верхоянск, забирались на заснеженный Эльбрус. Иногда ходили в безумные походы, о которых Кире даже думать было жутко. В холод они спали в палатках, а иногда и без них – рыли специальные ямы в снегу или строили сложные конструкции, чтобы спать прямо на открытом воздухе. Для этого нужно было построить открытую палатку из отражающего температуру материала, перед ней особым образом устроить костер. В таких палатках было тепло – по словам мужа, якобы даже можно было снять верхнюю одежду.
Когда-то муж мечтал работать на Северном полюсе, ездить в экспедиции, работать на научно-исследовательских станциях. Но жизнь сложилась иначе, словно в кривом зеркале отразив его мечту – он работал в компании по производству больших холодильников-складов. Это было неиссякаемой темой для шуток его друзей.
Когда Кира встретила мужа, все случилось само собой. Он воспринял ее холод как что-то важное, предназначенное лично для него. Он должен был покорить эту гору. Победить эту зимнюю ночь. Вытащить принцессу из башни, которую она строила, сама того не замечая – просто однажды обнаружила себя в запертой комнате на верхнем этаже. Он и вытащил, но что было делать дальше, им обоим было непонятно.
Итак, на дворе стоял ноябрь. Магазины и рестораны уже начали прихорашиваться к Новому году. Кира не любила этот праздник, но все эти уютные штуки затягивали. Хотелось пить капучино со специями и глинтвейн, покупать свитера и шарфы, украшать дом.
У Киры хорошо получалось декорировать квартиру к праздникам, и раньше она этим с удовольствием занималась. А потом почему-то стало неинтересно. Каждый раз обещала себе, что в этот Новый год точно развесит гирлянды и купит ёлку, но все время что-то мешало. Муж таким никогда и не занимался. Совсем не в его стиле. Поэтому уже несколько лет праздник проходил у них без елки, гирлянд и шариков.
На улице уже стемнело, хотя было всего-то шесть вечера. Холод крал светлое время дня.
Кира зашла в свой подъезд, поднялась на лифте на пятый этаж и заперла за собой дверь. Сразу стало жарко – батареи в квартире изо всех сил производили тепло. Кира скинула пальто и сапоги. Поставила сумку на тумбу.
Муж обычно приходил с работы позже нее. Киру это устраивало. Эти час-два она могла посвятить себе. Раньше, до брака, она много времени проводила наедине с собой, и ей очень этого не хватало. Покончив с ужином, она отправилась в ванную. Заткнула слив и включила очень горячую воду – почти кипяток. Скинув с себя одежду, забралась в ванну и расслабилась. Кончики волос намокли и прилипли к шее и плечам.
Кира вытерла руку о полотенце и взяла книгу, лежавшую на стиральной машине. Но, должно быть, она слишком устала сегодня: слова не укладывались в ровную линию, и она отложила чтение. Она услышала, как повернулся ключ в замке, хлопнула дверь: пришел муж. Рановато для него.
Полежав немного в горячей воде, Кира вылезла из ванны, вытерлась и накинула на себя серый плюшевый халатик. В голове стояла расслабленная пустота.
Муж говорил с кем-то по телефону, сидя за столом на кухне, еще в брюках и рубашке. Он помахал ей рукой. Она улыбнулась. Пройдя мимо него, молча поцеловала его в макушку.
Заваривать чай в чайнике было лениво, и Кира достала из шкафа над плитой коробку пакетиков. Выбрала с барбарисом. Поболтав пакетик в чашке, вынула его и положила в маленькое блюдечко, из тех, в которых подают варенье или мед. Под пакетиком расплылся красный чай. Словно лужа крови, подумалось Кире.
Прихватив к чаю шоколадку, она переместилась в комнату. Забралась с ногами на диван, накинула на себя мягкий плед. Чиркнув спичкой о коробок, зажгла свечу в подсвечнике в виде домика. В домике сразу же уютно засветились окна. Посередине свеча быстро растаяла, а края пока держались. Но и они уже стали мягкими. Огонек иногда начинал беспокойно дрожать, а потом успокаивался и снова вставал над фитилем ровно.
Время нещадно испарялось, секунды уходили в никуда. Противостоять этому помогали только такие моменты – создать островок уюта и остановиться в нем. Тогда, хотя бег секунд ощущался еще острее, можно было почувствовать ткань времени и себя в ней. В такие моменты удавалось поймать время, подержать его в руке и рассмотреть.
Кира медленно закидывала кусочки шоколада в рот. Она включила лежавшую на диване грелку и положила на нее ноги. Из кухни доносился голос мужа.
Муж закончил разговаривать и пришел к Кире на диван. Обнял ее и прижался к ней, теплый и уютный. Кира протянула ему квадрат шоколадки. Он не взял, но открыл рот. Она положила шоколадку ему на язык. Он прожевал и странно посмотрел на жену.
– Может, нам стоит завести ребенка? – вдруг сказал он.
– Неожиданно.
– Ну почему. Тебе 27, мне 31. Самый возраст.
– Уверен, что готов?
– Уверен. Или нет. К такому сложно быть готовым. Но я справлюсь. Ты сама-то как?
Кира задумалась. Ей никогда не приходила в голову мысль, что можно просто так взять и сделать нового человека. Хотя в целом идея была интересная. Создать нового человека – такого с ней еще не приключалось.
– Я подумаю, – сказала она.
– Подумай, – ответил муж, целуя ее в ухо.
– И давно у тебя такие мысли?
– Вообще-то давно. Что-то типа родительского инстинкта проснулось. Хочется обнимать карапуза, делать для него что-то, учить…
Телефон зазвонил, и он снова ушел разговаривать на кухню.
Кира задумалась. Хочет ли она ребенка? Она представила, как держит на руках младенца или трехлетнего малыша. Внутри ничего не отзывалось. К своим 27 годам она ни разу не держала на руках ни одного ребенка и не очень представляла, как это делается. Все это было необычно и странно. Кира наблюдала чувства, которые в ней рождались. В какой-то момент ей все-таки захотелось прижать к себе этого воображаемого ребенка. Защитить. Объяснить. Помочь. Все эти порывы были слабые, но они все-таки были. Она решила понаблюдать за собой еще какое-то время. Такие решения быстро не принимаются. Нельзя заводить себе маленького человека только потому, что в твоих фантазиях тебе приятно его обнимать.
Кира задумалась, хотела бы она девочку или мальчика. Сложно сказать. К воображаемым девочке и мальчику у нее было совсем разное отношение, хотя ей и не хотелось этого признавать. Но, в конце концов, какого пола бы ни родился ребенок – это же твое дитя. Да и смысла думать над этим не было. Так навыдумываешь себе девочку с косичками, а родится мальчик. Или наоборот, придумаешь веселого дерзкого пацана, а получится скромная девочка.
Она думала о себе, как о матери. Девочкой, девушкой и женщиной она уже побывала – почему бы не попробовать новую ипостась? Правда, за этим останется последняя роль – старуха…
Ночью, когда они занимались любовью, на нее что-то нашло.
– Не вынимай, – тихо сказала она ему.
– Уверена?
– Пусть будет русская рулетка. Если с первого раза получится, то… но больше пока пробовать не будем.
– Интересный подход.
Кира никогда не испытывала оргазма с мужчиной, да и в целом была достаточно холодна. Ей нравился процесс, но она вполне могла бы прожить и без него. С людьми она привыкла закрываться, и раскрыться настолько, чтобы получить удовольствие от контакта с другим, у нее никогда не получалось. Чтобы кончить, нужно было подпустить мужчину слишком близко. Нужно было открыться духовно. Странное дело: чтобы завершить этот животный и физиологический процесс, нужно было открыть душу. Она умела только закрывать ее. Оргазм у нее случался только с самой собой, если рядом никого не было.
Как только рядом появлялся мужчина, она сразу выстраивала стену между собой и этим человеком. Между ней и другими всегда была какая-то преграда, и она не знала, как преодолеть ее – да и не хотела. Она постоянно выстраивала эти стены между собой и людьми и никак не могла остановиться.
Возможно, ее проблемы с оргазмом можно было объяснить еще и тем, что она думала о таких вещах в процессе.
Муж кончил в нее. Раньше они так не делали. Ей понравилось.
– Как думаешь, какими мы будем родителями? – спросил он.
– А ты оптимист, – засмеялась она. – С одного раза…
– Ну, вероятность все же есть.
– Не представляю. Наверное, все будет совсем не так, как можно это вообразить.
Муж поцеловал ее, обнял и почти сразу засопел. Кира всегда засыпала дольше и какое-то время просто смотрела на спящего мужа. О своей маловероятной беременности она не думала.
Однажды Кира включила на ночь, перед сном, диктофон, а утром послушала все, что записалось – на быстрой перемотке, конечно. Ее удивило, сколько вокруг было всяких звуков, о которых она не помнила. Хмыкал и похрапывал муж. Квартира издавала загадочные шорохи и трески, которые можно услышать только ночью. Утром, часов в 5, щебетали птицы, потом лаяла собака. Такие простые вещи, но все они происходили вокруг нее, а она о них не знала. Сама же Кира в основном просто дышала – то спокойно и размеренно, то быстро и взволнованно. Иногда вздыхала и ворочалась. Пару раз на выдохе издала какой-то тихий печальный звук, что-то вроде стона. Несколько звуков ей распознать не удалось – они были какие-то потусторонние. В конце концов, со спящим человеком могут происходить самые разные вещи. Не отражающийся в глазах человека мир может творить все, что ему вздумается.
Иногда она наблюдала за спящим мужем. Как на его лице вдруг отражались эмоции. Как двигались глаза, когда он смотрел на что-то несуществующее. Если задуматься, люди воспринимают сны слишком спокойно для такой удивительной штуки – тебя переносит в другой мир, и ты переживаешь там безумные приключения, а потом просыпаешься и живёшь себе дальше, как ни в чем не бывало. Мир вообще странный и удивительный, просто люди как-то отвыкли это замечать.
Скоро Кира тоже заснула. Ей снился сон, который она видела уже много лет, иногда чаще, иногда реже.
К ней кралось чудовище, сотканное из белого тумана. Рассмотреть его никак не удавалось – оно постоянно оказывалось как бы в расфокусе. Кира боялась его. Она чувствовала исходящую от него угрозу и – одновременно – была заворожена им. Она шла от него медленно, не оглядываясь, делая вид, что никакой погони нет, и оно тоже едва скользило.
В какой-то момент чудовище настигло Киру. Но не бросилось, а начало обволакивать ее. Ей стало холодно. Очень, очень холодно. Холод затянул ее всю, пронизал тело до последней клетки. Туман, как кислота, разъедал ее тело. Она растворялась в нем. Это было больно, холодно, но в то же время ей этого хотелось. Хотелось перестать чувствовать свое тело и раствориться в этом тумане. Отдаться ему. Кира не делала попыток спастись. Постепенно она растворилась в нем вся, и на этом сон, как всегда, оборвался.
Проснувшись и вспомнив события прошлой ночи, она пришла в ужас. Единственное, чем она могла объяснить такой поступок – какие-то животные инстинкты затмили ей разум. Или на нее нашло временное помешательство. Она успокаивала себя тем, что с первого раза редко у кого получается забеременеть. К тому же день был безопасный. Она думала, принимать ли ей экстренную контрацепцию. Потом решила – пусть будет так, как будет. Пробовать снова она не станет, но, если ребенок все-таки появится, значит, так тому и быть.
Муж расстроился, когда она отказала ему в дальнейших попытках. Тоже думал, что с первого раза вряд ли получится. Из-за этого они слегка поругались, но Кира своего решения не изменила.
Чтобы успокоиться, она начала делать свои обычные утренние упражнения для спины. Попытки исправить осанку длились уже несколько лет, но плечи по-прежнему были направлены чуть внутрь – может, чтобы закрывать Киру от внешнего мира. Она регулярно делала упражнения, консультировалась с врачами, но изменений не было. Она начала подозревать, что физически со спиной у нее все в порядке, зато что-то мешает изнутри.
Кира подумала, что стены, которыми она отгораживается от других людей и прочего мира, давно превратившиеся в плотный кокон, не допустят ее беременности. Не дадут другому человеку оказаться настолько близко. Одно дело секс – в общем-то, он может быть не меньшей преградой к близости, чем кокон. Совсем другое – когда мужчина оставляет в ней часть себя и внутри появляется еще один, третий человек.
Кира знала, что люди чувствуют такие коконы. Она никогда не подпускала кого-то слишком близко, даже мужа. Внешне она всегда была безразлична и малоэмоциональна. Чувства и эмоции прятались где-то внутри и нечасто пробирались наружу.
Кира была молчалива. Ей были не интересны смолл-токи с соседями и коллегами. Она не понимала, зачем люди говорят многое из того, что они говорят. Люди часто произносили какие-то глупости, чтобы чем-то забить возникающую между ними и окружающими пустоту. Например, бессмысленно комментировали происходящее. Летом постоянно кто-то из коллег, приходя с улицы, говорил про жару, весной и осенью – про дожди, а зимой – про холод. Или, например, кто-то начинал что-то напевать или произносил пословицу или афоризм, хоть каким-то боком подходящий к ситуации. Например, увидев на улице бездомного кота, нежащегося на солнце, человек мог сказать: «кота в мешке не утаишь». Кире это было непонятно. Смысл выражения «кота в мешке не утаишь» очевиден и совершенно не соотносится с тем простым фактом, что на улице лежит кот. Но люди продолжали говорить друг другу всякие глупости. Она предполагала, что значение этих слов заключается в чем-то другом. Например, произнося бестолковую пословицу, человек на самом деле имеет в виду: я понятный и свой, скажи, что принимаешь меня, ответь мне. Но участвовать в таких бессмысленных разговорах ей совсем не хотелось. В ответ на таких внезапных «котов» она просто молчала – чем, видимо, напрягала и смущала окружающих. Мужа отсутствие ответа не напрягало, и она была благодарна ему за это. В молчании они были вместе и понимали друг друга.
В детстве Кира, напротив, часто навязывалась – своим родителям, родственникам и другим детям. Периодически это случалось и во взрослом возрасте, иногда даже незаметно для нее. Она могла либо отталкивать людей, либо навязываться. Когда Кира была холодна, окружающие тянулись к ней, когда она начинала тянуться к ним – отворачивались от нее. Тогда она автоматически начинала идти за ними, и они отвергали ее еще сильнее. Рано или поздно она обнаруживала себя в идиотской ситуации, когда она бегала за кем-то и унизительно пыталась понравиться. Часто эти люди даже не были ей интересны. Все происходило скорее автоматически, по каким-то прописанным в подсознании сценариям. После этих эпизодов ей было невыносимо противно от самой себя. Но они из раза в раз повторялись. Когда человек гарантированно был «свой» и шел на контакт, Кира становилась холодна и как будто застывала.
В детском саду с Кирой никто не хотел дружить – был такой период. Она помнила, что тяжело переживала это. Тогда она часто навязывалась к другим детям, а они бесконечно отвергали ее. Кира была совсем одна. Говорят, детская психика в таких случаях иногда создает воображаемых приятелей. Но у Киры не было и таких. В какой-то момент она закрылась и стала делать вид, что ни в ком не нуждается. Потом она и сама поверила, что ей никто не нужен. Этой стратегии Кира придерживалась и во взрослой жизни. Но внутри нее все еще сидела та маленькая девочка, с которой не хотят дружить в детском саду, а родители заняты чем-то другим.
В детстве Киру никогда не били и почти никогда не ругали. Но у нее была острая потребность в незаметности. Ей постоянно хотелось спрятаться – одновременно с болезненным стремлением навязываться. Если она не бежала за кем-то, то делала все, чтобы ее не замечали. Родители, конечно, замечали ее физическое присутствие. Но она была для них чистым белым листом. Не показывала, что у нее внутри, не проявляла себя. А на чистый лист человек всегда запросто накладывает что-то свое. Вряд ли родители смогли бы точно сказать, меланхолик она или флегматик, любит она мясо или рыбу, белый или молочный шоколад.
Такой же линии поведения она придерживалась со всеми остальными. С другими детьми, с родней. Со временем она поняла, что люди и не стремятся в нее всмотреться. Для всех она была всего лишь еще одной девочкой в группе детсада, школьном классе, кружке по рисованию, университете. Еще одной коллегой – не плохой и не хорошей, не вызывающей любви или раздражения. Просто еще одной из них.
С возрастом Кира научилась контролировать себя и уже почти никому не навязывалась. Она ни с кем не конфликтовала и не ссорилась – и ни с кем не сближалась. Со временем она так привыкла скрывать чувства и эмоции от других, что стала делать это и для себя. Что она могла бы сказать о себе? Не про то, что она жена или художник-дизайнер с зарплатой 70 тысяч рублей. А про то, кто она на самом деле. Что у нее внутри? Что-то ведь точно есть. Должно быть.
В какой-то момент пласты кокона разделились и размножились. Некоторые из них продолжали отделять Киру от внешнего мира. Другие оказалась уже не снаружи Киры, а внутри. Таким образом, одни части Киры были скрыты от других. Теперь от окружающего мира они были отделены сразу несколькими слоями и оказались совсем недоступны. Кокон появился еще в детстве, и с тех пор порядочно затвердел. Если в момент своего появления он был тонкой липкой пленкой, то теперь превратился в камень. И новые его грани сразу вырастали каменными, без труда проникая сквозь нежные внутренности Киры.
В детстве, после появления кокона, появилась еще одна особенность. Кира стала очень часто болеть. Ангины, ОРВИ, корь, ветрянка, краснуха. Мать всегда активно включалась в лечение, заботилась, водила по врачам, давала лекарства. Кира все это принимала, выполняя свои обязанности пациента – послушно лежала в постели, глотала таблетки, пила полезные чаи, соблюдала диеты. Это был их единственный способ контактировать. Как бы вынужденный, неизбежный.
А еще Кира часто говорила во сне. Звала маму и папу. Ночью подсознание делало все, что она старательно не давала себе делать днем. Тогда мать приходила к ней, будила и успокаивала. Иногда Кира во сне вставала с постели и приходила в кровать к матери. Утром, в очередной раз проснувшись в материнской постели, она молча и тихо перебиралась обратно в свою. Просыпалась она всегда раньше. Получалось, что утром они все же были в разных постелях, и – словно бы ничего не было. Они никогда не обсуждали все эти ночные события. Саму Киру пугало, что ее тело во сне делает что-то, неподконтрольное ей самой. Будто бы кто-то другой захватывал управление над ней. За ночные приходы к матери и крики ей было стыдно, что вполне можно было пережить. Но она опасалась, что однажды существо, захватывающее ее по ночам, сделает что-то еще.
Тяга Киры быть тихой и незаметной как-то раз чуть не довела ее до смерти. Однажды папа катал ее на санках, и она свалилась с них в снег. У нее не возникло даже мысли позвать кого-то. Она долго лежала в жестком, неуютном снегу. Мерзла. Думала, что, наверное, умрет, но относилась к этому спокойно. Дети воспринимают смерть иначе, чем взрослые – еще не знают, что это навсегда.
Когда от них ушел отец, Кира закрылась еще сильнее. Мать тогда подолгу лежала в постели, ей было не до ребенка. Девочка старалась лишний раз не отсвечивать.
Папа ушел к другой женщине – красивее и моложе матери Киры, как та ей подробно рассказала. И к другому ребенку. Это был не его ребенок, но почему-то он был ему ближе Киры. Отец ушел, и, казалось, сразу забыл дочь. Они больше не виделись и не общались. Несколько лет назад Кира нашла его в соцсети, посмотрела его фотографии, написала. Он прочитал сообщение, но не ответил.
Кира в детстве не осознавала, что ей больно от разлуки с отцом и от того, что мать ее не замечает. Она просто сжала свое сердце изнутри и жила так. Она не ждала, что отец вернётся или что мать изменится. Просто жила с замороженным, сжатым изнутри сердцем.
Кира помнила, как тихо стало в квартире после его ухода. Ей запомнился один эпизод, незначительный, но она возвращалась к нему мыслями снова и снова. Мама лежит в постели, отвернувшись к стене. Кира – ей лет шесть – тоже лежит в своей кровати. Ей скучно. Она голодна, хочет к маме, хочет играть. Но понимает, что матери не до того. Она знает, что должно быть тихо. Кира беззвучно играет с медведем, и, заигравшись, издает губами тихий звук – и, чего-то испугавшись, резко замолкает. Мать не двигается. Кира прислушивается еще какое-то время – тишина. Она кладет игрушку рядом и тоже отворачивается к стене.
Постепенно наступают вечерние сумерки. Темно, но еще можно что-то различить. Девочка хочет повернуть голову к маме, чтобы посмотреть, не проснулась ли она. Тело уже затекло, и Кире холодно – лежит-то она на одеяле, а забраться под него боится, чтобы не шуметь. Она не двигается. Она отчаянно боится разбудить маму. Боится, что та проснется и снова станет плакать. И не двигается.
В сумерках еще можно различить глаза игрушечного медведя. Кира смотрит в них и видит, какие они искусственные. Не мертвые, а именно искусственные. Днем, в играх, она обращается с ним и другими игрушками как с живыми, но сейчас она видит, какой он невыносимо неживой. Медведь в ответ не смотрит на девочку. Он же неживой.
Внутри Киры разливается холодная пустота. Разливается и замораживает ее. Она замерзает, но не встает с одеяла. Не хочет будить маму.
Постепенно холодная пустота заполняет Киру полностью. Девочка вдруг понимает, что тем же самым заполнена вся квартира, до самого потолка. Пустота наполняет каждый уголок. Плещется в посуде.
Когда холодная пустота заполняет Киру полностью, она вдруг чувствует легкий укол в сердце. Она думает, что пустота, наверное, была жидкостью, а теперь она замерзла и превратилась в колючий лед. Папа однажды показывал ей, как это происходит: налил в резиновую формочку воду, положил внутрь пластиковую игрушку и – в морозилку. Спустя какое-то время он достал кусочек льда с заточенной в нем игрушкой. Кира трогала лед, смотрела, как он тает.
Таял он долго.
* * *
Следующие за тем ноябрьским вечером несколько месяцев прошли спокойно и тихо. Стояла зима. Кира привычно мерзла и куталась.
В декабре она уволилась с работы. Предполагалось, что она уволится и сразу же выйдет на другую работу. Но на новом месте что-то поменялось и ее не взяли. На старую она решила не возвращаться, думая, что быстро найдет другую. Однако прошло уже несколько месяцев, а Кира все еще была безработной. Муж не был против, он зарабатывал достаточно. Ей же было скучновато. Она попробовала вернуться к рисованию. Но что-то шло не так.
В юности, когда Кира только поступила в художественный институт, в ее картинах было больше души. Она выражала через карандаш и бумагу себя, то, что было у нее внутри. Тогда ей нравилось рисовать людей. Но у всех нарисованных Кирой персонажей был изъян. Все они были неживые, как ее игрушечный медведь.
На картинах великих художников люди были удивительно живыми. Они любили, сражались, страдали, умирали. Некоторые из них даже в своей смерти были более живыми, чем окружающие Киру люди – и чем она сама. А все ее персонажи были ненастоящими. Им недоставало чего-то неуловимого – то ли в глазах, то ли в чем-то еще. Может быть, нужного ингредиента не хватало в самой Кире.
Ей нравилось рисовать. Но без этого неуловимого в ее работах как будто не было смысла.
Несколько картин ей удалось продать, хоть и не за самые большие деньги. Некоторые работы участвовали в студенческих выставках, но никогда не занимали никаких мест в конкурсах.
Иногда Киру начинало не то что бы терзать, но легонько царапать то, что она еще не написала ту самую картину. Ей казалось, если она не создаст ее, то жизнь прошла зря. Но та самая картина никак не приходила к ней в душу, а бумага, карандаши и краски вызывали все меньше интереса. Со временем она потеряла уверенность, что способна заниматься творчеством. Она не понимала, было ли рисование ее предназначением. И не знала, есть ли оно у нее вообще.
То, чем она занималась по работе – дизайн и оформление сайтов – не было связано с творчеством, хотя некоторые считали иначе. Например, ее коллеги видели себя творческими людьми. Она же считала все это ремеслом, которое, впрочем, тоже иногда могло приносить удовольствие. Бывало, попадались интересные проекты, которые захватывали ее. Правда, потом начальство или заказчик могли вносить правки, которые зачастую все портили. Изменения не совпадали с ее видением, и получалось совсем не то. Но все, что она делала по работе, исходило точно не из души. Максимум из головы, а иногда и совсем из пальцев.
Со временем Кира окончательно утратила свое последнее преимущество как художника – способность вкладывать в картину душу. После этого она на долгие годы перестала рисовать. Несколько раз пыталась снова подступиться к бумаге, но ничего не выходило. Не было материала внутри нее, из которого можно было бы творить. Кира ничего не чувствовала, когда водила по бумаге карандашом и когда после смотрела на то, что получилось. Все, что она рисовала, попадало на верхнюю полку шкафа и оставалось там навсегда.
После замужества рисовать почему-то совсем расхотелось. То, что получалось, было жалким и бессмысленным. Может, она просто перекладывала на мужа ответственность за то, что не смогла состояться. От этой мысли было совсем гадко.
Кира думала, что увольнение и масса свободного времени подтолкнут ее творческие способности, но ничего не поменялось. Несколько недель она пробовала справиться с белыми холстами. В конце концов стало понятно, что все это уже больше похоже на изнасилование, и она остановилась. От неудачи Кира ощущала себя разбитой и проигравшей. От борьбы с самой собой – выдохшейся.
Их с мужем «русская рулетка» забылась. Но однажды у Киры случилась задержка. Она купила тесты в аптеке, почему-то очень стесняясь, хотя покупать презервативы ей стыдно не было. Тесты взяла несколько и разных фирм, чтобы наверняка. Все они подтвердили беременность. Тот же результат показал и анализ крови. В ней действительно зарождался ребенок.
Кира прислушивалась к себе в попытке различить хоть что-то. Должно же присутствие другого человека в ее теле хоть как-то проявляться. Но ничего не было. Она клала руку на свой еще плоский живот, но так ничего и не ощутила.
Почему-то Кира была уверена, что это девочка.
Муж был счастлив. В нем стало больше энергии, словно он наконец-то обрел цель и смысл. Он сразу все рассказал друзьям и родителям, хотя Кира предпочла бы подождать. Им даже начали дарить детские вещи.
Прошло еще несколько месяцев, а с ними – череда врачей, обследований, витаминов. Кира же по-прежнему ничего особенного не замечала. Нигде не побаливало, не тянуло. Ее не подташнивало, настроение не менялось и не скакало – по-прежнему было ровным. Ей казалось, что она всех обманывает. Постепенно живот начал расти, но она не ощущала в себе ребенка, не чувствовала себя беременной. Осознавала разумом: что-то меняется, но будто не верила в это. Все происходило как в кино или во сне. Ей вообще казалось крайне неестественным, что в ней может вот так просто взять и появиться другой человек.
Единственный симптом, который Кира в себе ощущала – иногда она мерзла изнутри. Она сказала об этом врачу, но он списал все на нервы и психосоматику.
Муж тем временем прямо-таки расцветал. Он стал упорнее и больше работать, и его повысили. Даже стал больше следить за собой. Наверное, хотел предстать перед ребенком лучшей версией себя. Кире было немного жаль, что сама по себе она его так не вдохновляла.
Каким будет детство этого ребенка? Столько всего зависит от Киры.
Из своего детства она запомнила много странных, не имеющих серьезного значения кусочков. Их нельзя было сложить, как мозаику, в какую-то общую картину. Скорее, это были лишь камушки, перышки, стеклышки, хранящиеся вместе в коробочке. Некоторые воспоминания были мягкие и теплые, а некоторые – острые и холодные. Например, пуховый серый платок, в который ее закутывали в холода. Он казался некрасивым и кололся, но грел. Как мама делала ей горячее какао и Кира пила его с хрустящими вафлями. Костюм Снежинки в детсаду. Кире он очень подходил, потому что она была самая светленькая – блондинка со светлой кожей и серыми глазами. Другие девочки были принцессами, лисичками, зайчиками. Почему-то принцесс всегда было много, а снежинка одна.
Детство для Киры было смутным ощущением чего-то натопленного, уютного, родного, немного душного – и чуть пугающего. Сама она почему-то была не внутри этого ощущения, а рядом. За прозрачной стеночкой. Как и всегда и со всем в ее жизни: где-то около, и никогда рядом.
Еще, когда Кира думала о детстве, внутри нее что-то сжималось.
Глава 2. Таяние
Весной живот расти перестал. Потом стал уменьшаться. Окончательно Кира осознала, что ребенка внутри нее больше нет, в начале апреля. Она смотрела на свой плоский, как и раньше, живот. Гладила его. Никаких ощущений. Ребенок исчез. Растворился в ее теле.
К тому моменту Кира уже несколько месяцев ходила по врачам. Впрочем, особого смысла в этом не было. Врачи не понимали, что произошло. Они продолжали осматривать ее и назначать обследования, но делали это просто по инерции – не знали, что еще можно предпринять.
УЗИ ничего не показывало. Анализы были в норме – в норме для женщины, которая не беременна и вообще никогда в положении не была. Киру постоянно спрашивали, не случалось ли кровотечений и болей, но ничего такого она не помнила. Ни признаков выкидыша, ни странных симптомов – ничего. Просто ребенка в ней больше не было. Ее тело прокрутило пленку назад. Не осталось ни следа беременности. Вес вернулся к норме и стал таким, каким держался уже много лет – ни килограммом больше, ни килограммом меньше. Ребенок в ней растаял. Кира пыталась найти в книгах про беременность и интернете что-то подобное, но безуспешно.
Больница, куда она легла на обследование, устроила консилиум. Врачи стали спорить. Одна женщина обвиняла Киру в том, что она либо подделала документы и результаты обследований, либо тайно, может, даже нелегально, сделала аборт, и теперь морочит им голову, чтобы не признаваться мужу. Ее остановила другая, напомнив, что обследования проводились в разных клиниках, подделать их все было бы невозможно, а после аборта должны были остаться хоть какие-то следы. Предполагали, что у нее была ложная беременность, какая-то опухоль или редкое психическое отклонение, когда женщина так уверена в том, что ждет ребенка, что у нее действительно начинает расти живот. Ничего из этого не находило подтверждения.
Единственный странный симптом, который был у Киры – ощущение холода внутри. Сама она связывала с произошедшим именно его. Но врачи не уделили особого внимания этому симптому. Они не пришли ни к какому выводу, назначив ей еще с десяток анализов. Кира решила остановиться и больше не проверяться.
На протяжении всего времени, что живот уменьшался, муж угасал. Когда он понял, что ребенка действительно больше нет, то утратил всю свою энергию. Часто забывал гладить рубашки и ходил на работу помятый. Забросил тренировки. Он заботился о жене, старался проводить с ней время. Но она знала, что случившееся воздвигло очередную стену – выше всех, что когда-либо появлялись между ними.
Вещи, купленные для ребенка, все еще оставались в доме. Каждый раз, когда Кира случайно кидала на них взгляд, ей становилось больно, словно они отщипывали от нее по кусочку. Наконец она собрала вещи в коробку и зависла перед ней. Выбросить или просто убрать?
Вдруг она ощутила взгляд мужа. Он смотрел на нее из коридора. Как долго он там был?
– Оставь. Может, у нас будут еще дети, – сказал он.
Киры почувствовала укол раздражения.
– И давно ты там подглядываешь? – спросила она.
– Просто увидел. Я тут тоже живу, вообще-то.
Он продолжал смотреть на нее.
– Что? – спросила она.
Муж, не ответив, ушел.
Кира старалась ложиться позже него, чтобы не приходилось разговаривать. Часто она приходила в постель, когда он уже спал – или притворялся, что спит. Кира старалась делать все бесшумно, чтобы не разбудить его. В такие минуты она вспоминала маленькую девочку, которая бодрствует рядом с то ли спящей, то ли неживой мамой, но старается быть как можно более тихой. Это воспоминание всегда погружало ее в пучины одиночества.
Теперь Кира и правда думала, что она всех вокруг обманула. Муж, родственники, знакомые, врачи – все они что-то делали для ребенка, по-особенному относились к Кире. Она ощущала абсурдный стыд перед этими людьми.
К тому же ей было больно.
Раньше дети Кире не нравились. Она почему-то была уверена, что бесплодна. Но с беременностью неожиданно быстро пришла привязанность к новому человеку, которого она еще не знала и не видела. Кира ждала этого ребенка. Эту девочку. Она вглядывалась в ее черты на нечетком УЗИ и гадала, каким человеком она будет. Кира по-своему, неловко, неумело привязалась к этому ребенку. Ждала его. Гладила живот и думала о маленьком существе внутри нее. А теперь ребенок исчез.
Снова и снова она вспоминала про холод, который поднимался в ней изнутри. После исчезновения ребенка она перестала его чувствовать.
На Киру нахлынуло острое одиночество. Она ощущала не то что пустоту вокруг и внутри себя – вакуум. Теперь ей стало еще холоднее.
Конечно, рядом все еще был муж. Но Кире стало с ним тяжело. Ее начало тяготить даже кольцо на безымянном пальце. Раньше она даже не замечала украшения, только ощущала его отсутствие, когда забывала надеть утром. Теперь же она постоянно ощущала, что кольцо на ее безымянном пальце есть. Это ощущение нервировало. Как небольшая болячка, которую постоянно задеваешь, и она действует на нервы.
В голове постоянно крутились две мысли – где сейчас ребенок и почему все это произошло.
Была ли Кира виновата в произошедшем? Нет, конечно, но… Ей почему-то казалось, что все-таки она виновата. Причина витала в подсознании, где-то совсем рядом, и ее никак не удавалось ухватить. Что-то не давало Кире покоя. Она постоянно возвращалась к этому мыслями.
Кира часто стала раниться и ударяться обо что-то. Если зажигала свечу, то нечаянно касалась огня. Если брала в руки ножницы, не обходилось без царапины. У нее возникло смутное подозрение, что она делает это намеренно, хоть и не осознанно.
Со временем жизнь стала какой-то нереалистичной. Тогда Кира впервые заметила, что рельсы, по которым катится ее судьба – чужие. С ней стали происходить краткие приступы странных, непонятных состояний.
Как-то, взяв в руку нож, чтобы порезать салат, Кира впала в одно из таких состояний. Ее расслабило, развезло. Она застыла и уставилась вдаль, а в голову полезли странные мысли. Когда она несет нож, разрезает ли он окружающее пространство? Течет ли из него кровь? Что будет, если провести лезвием по коже? По ладони? Ей будет больно, а будет ли больно окружающему пространству? Пойдет ли из него кровь?
Она отложила нож.
В другой раз, когда Кира смотрела на горящую свечу, то снова зависла и стала представлять, что это огромная восковая скала, которая тает из-за огня посреди нее. Она думала, каково было бы стоять рядом с гигантским костром и смотреть, как скалы вокруг плавятся и превращаются в озеро горячей лавы, которое скоро поглотит ее. Она мягко нажала на край свечи и склонила его к огню. Он послушно подчинился, оплавился и стал мелкими слезами стекать вниз, в озеро вокруг фитиля. Кира убрала палец, но вернуться назад край так и не смог и постепенно оплавился весь, и опустился вровень с расплавленным воском. Сквозь него озеро начало выплескиваться за край свечи, на стол, по пути застывая на свече тонкими ручейками воска. Кира ногтем проковыряла еще несколько путей для ручейков, и воск стал расползаться по свечи и столу. Вдруг Кира зачем-то сжала пальцами фитиль. Огонь сразу потух. Пальцы обожгла резкая боль. Она сжала пальцы еще сильнее. Потом отдернула руку. На подушечках пальцев расцвели красные полоски.
Следующие полгода прошли тяжело. У Киры начались панические атаки. Ночью, посреди сна, она внезапно просыпалась в ужасе, с колотящимся сердцем, в полной уверенности, что умирает. Все, что она видела перед собой в такие моменты, внушало ей страх. Рядом спал муж, но она его не будила. Достаточно было потрепать его по плечу или позвать, и он бы проснулся, обнял ее, успокоил. Она знала, что немалая доля ужаса заключалась в том, что она одна в темноте. Но не будила его. В моменты атак она ощущала, что ее сердце бьется с перебоями, что дыхание останавливается. Ни сердце, ни дыхание не хотели продолжать делать свое дело автоматически, и ей казалось, что если она уснет и перестанет контролировать происходящее, то умрет. Впоследствии Кира привыкла к этим приступам и поняла, что реальной опасности нет. А потому просто пережидала эти долгие мучительные минуты. Она не говорила мужу об этих приступах даже потом, при свете дня. Она знала, что он отреагирует нормально и поддержит ее. Просто не говорила ему.
Чтобы разобраться с паническими атаками, она стала ходить к психотерапевту. Но та так и не смогла вытащить из Киры хоть что-то. Ничего не получалось, как она ни билась. Кира искренне хотела найти в себе это что-то, но внутри была пустота, а больше она ничего не ощущала.
Психиатр и невролог выписали ей таблетки. Не помогли и они – атаки стали полегче, но не исчезли.
Кира никак не могла выпустить свои чувства наружу. Все, связанное с потерей ребенка, хранилось где-то глубоко внутри, в накрепко запертой коробочке. Почувствуй она что-то, проплачься, выпусти из себя эту боль, ей, наверное, стало бы легче. Она смогла бы прожить это и отпустить. Но она не могла, и ей оставалось только вариться в этом всем заживо. Внешне Кира оставалась спокойной, как и всегда. Слезы не выходили наружу, оставаясь внутри и отравляя тело.
Муж страдал совсем иначе. Он не скрывал своих чувств, обсуждал все с близкими. Несколько раз Кира видела его плачущим. Его горе проживалось быстрее и легче. Внешнее спокойствие Киры начало раздражать его.
– Может, ты даже рада, что все так обернулось? – однажды спросил он ее. – Ты ни разу не плакала. Может, ты не особо и хотела этого ребенка.
– Хотела, – тихо ответила она.
– Может, ты даже сделала что-то? – впервые спросил он. Кира знала, что он думал об этом давно.
После того разговора она встала и ушла из комнаты. Потом муж извинился. Но после этого ссоры бывали все чаще. Муж стал выпивать, а после алкоголя становился раздражительным и злым. Он снова и снова начинал обвинять жену в том, что она не хотела ребенка, поэтому все так и получилось. Намекал, что она что-то сделала с собой. Говорил, что она совсем перестала на него смотреть и закрылась от него. Последнее было правдой, но Кира не могла ничего с собой поделать.
Секса у них больше не было. Муж несколько раз пытался соблазнить ее, но она чувствовала себя еще холоднее, чем обычно. Он прикасался к ней очень нежно, но она словно была сделана изо льда, а каждое его прикосновение было слишком горячим и приносило боль.
В очередной раз уговаривая Киру, он сказал ей:
– Должно же в нашей жизни быть хоть что-то хорошее.
– А оно было? – вырвалось у нее.
– Я думал, что было. Для тебя нет?
– Давай прекратим этот разговор.
Он помолчал и попытался сменить направление разговора.
– Может, тебе стоит сходить к психотерапевту? Выговориться.
– Я уже ходила. Не помогло.
– И не сказала мне.
Она не ответила.
– Тебе ведь тоже больно и тяжело, и вообще. Представляю, каково тебе. Давай поговорим об этом. Мы так ни разу нормально и не поговорили…
– Мне никак. Не переживай.
Кира пыталась сдержать эти слова, но ничего не выходило. Внутри себя она понимала, что он пытается спасти их отношения, но в ответ постоянно была резка с ним. Удержать себя у нее не хватало сил.
– Я подозревал, но надеялся, что это не так. Значит, тебе реально все равно?
– Конечно, мне не все равно.
Ему хватило и этой толики – даже не тепла, а не-холода. Его броня снова спала.
– Давай попробуем еще раз. Только один. Помнишь, русская рулетка…
Кира покачала головой.
– Значит, я был прав, – сказал он и вышел из комнаты, оставив ее одну.
Кире стал часто сниться один и тот же сон, заменивший ее обычные кошмары с туманным чудовищем. В этом сне она ходила по тихому лесу, покрытому снегами и льдом. Она шла за маленькой девочкой. Своей дочерью. Идти было неимоверно тяжело, и Кира все время сворачивала не туда. Она теряла девочку из виду и снова замечала – все дальше от себя. А девочка шла вперед и не видела ее. Кира хотела прокричать что-то, позвать ее, выкрикнуть ее имя, которое давно уже выбрала, но ничего не получалось. Изо рта не вырывалось ни звука. В какой-то момент Кира окончательно теряла ее из виду и оставалась в холодном лесу одна.
После очередного пробуждения от этого сна Кира поймала на себе взгляд мужа. Может, от него она и проснулась – она всегда была чувствительна к таким вещам. Он смотрел на нее как-то странно. Со смесью нежности, боли и еще чего-то. От этого взгляда у Киры в груди что-то выворачивалось наизнанку – не то сердце, не то легкие.
– Что? – спросила она. Прозвучало жестче, чем она хотела.
– Что тебе снилось?
– Ничего. Сон без сновидений.
– Ты плакала во сне, – сказал он.
Кира заметила, что глаза у нее и правда мокрые, как и подушка.
– Я подумал, может, ты все-таки хочешь поговорить об этом, – сказал он. В его тоне слышалась скорее мольба, чем просьба. Он положил руку ей на сгиб локтя. От этой руки исходило тепло. Внутри Киры все сжалось. Она хотела.
– Не хочу.
– Как скажешь.
Он убрал руку с ее локтя. Локтю сразу стало прохладно, хотя до прикосновения его ладони никакого дискомфорта не чувствовалось.
Муж встал с кровати и ушел в душ. Кира спрятала все сильнее замерзавший локоть под одеяло и осталась лежать.
Сентябрь кое-как перевалился за край и превратился в октябрь. Жизнь Киры зависла. Работу она все еще не нашла. Пропавшие с беременностью месячные так и не вернулись.
Снова наступил ноябрь. На этот раз он был другой – бесснежный, серый и холодный. Свинцовый. Из осени пыталась выродиться зима, но никак не получалось. Природа, забуксовав, зависла между этими двумя состояниями. Кире уже даже хотелось, чтобы скорее началась зима. Чтобы началось хоть что-то.
Некоторые деревья уже стояли голые и черные, а под ними лежал тонкий ковер из опавших листьев. Уставшая полумертвая трава волновалась на ветру. Периодически начинались затяжные ледяные дожди, срывавшие последние желтые листья с деревьев. Изредка выпадал мелкий снег, но не мог прижиться и сразу же таял.
Их брак разваливался. У Киры постоянно было подавленное настроение, энергии хватало только на минимальное поддержание в себе жизни. Муж становился все раздражительнее и мучал ее. Он постоянно колол Киру в самые больные места – видимо, чтобы добиться реакции, которая показала бы, что ей еще не все равно. Наконец, он перешел черту. Очередной разговор он начал с обвинений Киры в холодности. Потом постепенно перешел к словесным щипкам.
– Иногда я не понимаю, почему выбрал тебя, когда вокруг так много…
– Горячих красоток? – подсказала ему Кира.
– Нет. Простых теплых женщин.
Кира ненавидела его в этот момент, но внешне оставалась нейтральной. Не получив никакой реакции, муж попробовал сделать ей еще больнее. Видимо, в этот раз он действительно много выпил.
– Думаю, я симпатичен одной такой с работы. Я однажды, один раз, проводил ее, подвез до метро. Мы пили кофе в машине, разговаривали. Дальше, не знаю, как это все получилось… Дальше пошли к ней. Она мне пожарила картошки с луком, свинины, пирожков испекла. Мы болтали… Она тоже потеряла ребенка. Очень страдала. Она меня понимает, – сказал муж.
Кира не прерывала его, хотя внутри нее по одной рвались какие-то струнки.
– Она простоватая такая. Хочет еще детей. Очень. Хочет замуж. Так смотрела на меня. Не как ты… Видно было, что ей ужасно хочется, чтобы со мной все получилось, чтобы я на ней женился и наделал ей детей. Как будто без этого ее жизнь не имеет смысла. Но я не…
– Ты переспал с ней, – сказала Кира.
Он немного пришел в себя.
– Нет, – сказал он. Кира знала, что это неправда.
– Да.
– Зачем мне это? Она по сравнению с тобой – безделушка из ларька рядом с древнеримской статуей. Неидеальна, полновата, растяжки… Такая поверхностная, обычная. Но… Не знаю, картошка эта и вообще…
– Откуда ты знаешь, что у нее растяжки, если не спал с ней?
Он пропустил вопрос мимо ушей.
– Тебе я не особо-то и нужен. Есть я, нет – ты выживешь, в тебя влюбится кто-то еще, может, и покруче меня. Может, от него ты захочешь детей. Я не чувствую, что нужен тебе. Не чувствую рядом с тобой, что я особенный.
– Поэтому надо жрать у других женщин картошку и трахать их? Так ты мне нужным точно не станешь.
– То есть реально не нужен?
– Ты только что признался, что сходил налево, и хочешь, чтобы я сказала, что ты мне нужен?
– Я не знаю, чего хочу. Я запутался. Я так хотел этого ребенка. Уже видел себя отцом. Представлял, как буду носить малыша на руках, играть с ним, учить его.
– А он будет в тебе нуждаться и так смотреть, будто ты его свет в окошке, а без тебя вся жизнь не имеет смысла?
– Да нет же… Так хорошо просто поговорить с женщиной о детях, когда она их обожает, а я могу просто снисходительно улыбаться, мол, женщины… И видеть, как она во мне нуждается. А не выпрашивать все это. И картошка ее эта…
– Ты же сам просил не жарить тебе ничего. Ты же вечно с калориями и ЗОЖем заморачиваешься, плюс панкреатит. Какая картошка?
– Да, но… Иногда хочется прийти домой и навернуть жареной картошки с луком.
Изнутри Киру разъедала кислота. Глупая жареная картошка только делала все еще более гадким. Кира действительно никогда не готовила таких блюд – не любила, а мужу вредно. Она, конечно, могла бы, даже если он потом будет мучиться от боли в животе и растолстеет – это уже его дело. Но жарить картошку, потому что другая женщина пытается его этим увести – ни за что. Кира не знала, чем это закончится, но поняла, что жарить ему картошку она не будет никогда.
Они долго сидели молча. Муж постепенно пришел в себя.
– Прости меня, я какой-то чуши наговорил. Сам не знаю зачем. Она мне не нужна. Мне просто было очень хреново. Ребенок…
Кира вдруг вспомнила кое-что.
– Подожди-ка. То есть на прошлой неделе, когда я ходила тебе в аптеку за таблетками от поджелудочной, которая разыгралась якобы из-за пиццы, которую ты съел на работе…
Он молчал. Она начала стаскивать с пальца обручальное кольцо.
– Кира, не надо. Я понимаю, что натворил. И зря рассказал. Она мне не нужна. Клуша, обычная. В ней ничего нет, кроме этой обычности. Таких сотни вокруг.
– Ну, значит, один не останешься.
Потом муж извинялся, вставал на колени, упрашивал ее остаться. Она замкнулась в себе и не реагировала. Пусть валит к своей Картофельной женщине, рожает с ней картофельных деток, и пусть жрут все вместе жирную жареную картошку.
Постепенно муж тоже замолчал.
В ту ночь Кира решила спать на диване. Утром, перед его уходом на работу, они не попрощались.
В какой-то момент на Киру нахлынуло жалкое желание все исправить. Помириться. Она даже всерьез подумала пожарить картошку, но отвергла эту мысль. Хотелось спрятаться. Улечься в берлогу, залезть в настоящий кокон. Уехать от всего и отовсюду.
Кира зашла на сайт одной из социальных сетей, в которой, по ее прикидкам, должна была быть зарегистрирована Картофельная женщина. Нашла там мужа, зашла к нему в друзья, проверила коллег – расследование дало свои результаты. Картофельную женщину звали Алла. Она была старше Киры лет на 8. Все посты на странице – рецепты жирных и вредных блюд, милые картинки с детьми, цитаты про важность семьи. Однообразные фото – она на отдыхе в Турции, она с букетом (интересно, от кого), она с подругами, она с родственниками, она с чужими детьми, фото приготовленной ею еды. Кира заметила ее лайки на каждой фотографии мужа. Он тоже лайкал ее. Не все фото подряд, но на всех фото с пляжа и с детьми были эти несчастные сердечки.
Господи, чем я занимаюсь, подумала Кира. Еще немного посмотрев на лицо Картофельной женщины на аватарке (к фотографии была прифотошоплена рамка с цветами), она закрыла страницу. Потом взяла и удалила свою. Не хотелось сосуществовать с ними обоими в одном виртуальном пространстве.
Кира представила мужа и Картофельную женщину. Вот он целует ее – так же, как Киру. Обнимает ее, тянется к ней – видно, как эта женщина ему важна и нужна сейчас. Для Киры в такой момент в его голове места, конечно, нет. Картофельная женщина тоже целует и обнимает его. Как своего собственного мужчину. Тоже не думая о Кире, или, наоборот, думая со злорадством или ненавистью (если действительно серьезно влюблена в него). Вот он раздевает эту женщину, думает только о ней, жаждет ее. Вот они голые, и он берет ее, как когда-то Киру. Ему с ней хорошо, и он старается – очень старается – чтобы было хорошо и ей. А Кира – она где-то там, далеко, и совсем ему не важна. В этот момент муж, конечно, совсем не думает о ней, о том, что ей больно от этого. Это ему уже не важно. Ему главное – Картофельная женщина перед ним и то, что между ними происходит.
Кира ощущала, как ее жизнь разваливается. Ребенок. Неудача с работой. Брак. Сама ткань ее жизни расползается, рвется на части. Есть ли что-то за этой тканью? Пока там вырисовывалась только черная пустота.
Вещи она собирала в небольшой рюкзак, только самое необходимое. Смена белья и одежды, документы, банковская карта. Пенка для умывания, крем для лица, расческа. В квартире оставалось еще много вещей, которые принадлежали ей, но она легко могла продолжить свою жизнь и без них. Ее мутило. Хотелось поскорее сбежать отсюда. Она всю жизнь от всех и от всего сбегала. Это было привычно, но менее больно от этого не становилось.
Кира вызвала такси. Судя по карте в приложении, водитель был где-то близко – ехать несколько минут. Кира взяла рюкзак в руки, прижалась к двери и посмотрела на свою квартиру. Обычная московская однушка. Раньше она снимала, а в этой квартире жила мать. Одна. Матери явно было жутко одиноко, но она не показывала этого. Другого мужчины после отца Киры у нее так и не появилось. Кира предложила ей завести кошку или собаку. Мать согласилась, что идея хорошая, они вместе посмотрели фотографии животных, небольших и спокойных по характеру. Но до дела так и не дошло – ни собаку, ни кошку, ни какое-либо еще животное она так и не завела. Не было даже растений. На какой-то праздник Кира подарила ей гортензию в горшке, но она не простояла и недели. Срезанные цветы в этой квартире вяли и того быстрее.
Однажды мама попросила Киру помочь ей с компьютером – сказала, что поймала какой-то вирус. Открыв браузер, Кира увидела открытую статью – «как пережить одиночество в старости». Она быстро закрыла ее, но открылась другая – сайт знакомств для тех, кому за 50. На нем мама, видимо, и подхватила навязчивые уведомления в браузере, которые сочла за вирус. Кира быстро отключила их в настройках. Когда она вспоминала об этих статьях, ей становилось жутко, просто невыносимо жутко, и она вся сжималась изнутри.
Настоящей близости между дочерью и матерью так и не случилось. Кира иногда приезжала к ней, они вместе смотрели телевизор, обедали и обсуждали какие-то поверхностные вещи. Но они обе никогда не подпускали друг друга слишком близко. Хотя Кире, пожалуй, хотелось бы этого. Но она не представляла, как им сблизиться. Просто взять и положить маме голову на плечо или обнять ее? Это казалось жутко неловким. Они так никогда не делали. Весь их физический контакт ограничивался легким дежурным поцелуем в щеку при встрече. Они избегали даже длительного зрительного контакта. Кира не могла, а мать не умела или не знала, что нуждается в этом. Вряд ли не хотела.
Близости можно было бы достигнуть и через разговоры, но Кире было непросто вот так взять и рассказать что-то личное. Это личное было накрепко заперто в ее душе, отгорожено от всего прочным коконом. Да и как, спустя столько лет устоявшихся неблизких отношений, просто взять и поделиться чем-то? Иногда она представляла, как скажет матери: «я тебя люблю». Даже от одной мысли об этом ей становилось стыдно и неловко. Мать, наверное, отведет глаза, сменит тему или сделает вид, что ничего не заметила и промолчит. А то и вовсе попробует свести все в шутку. Кира бы этого не вынесла, поэтому просто не говорила матери ничего такого. Рассказывала только, что дела нормально и все в порядке. Она всегда всем говорила, что все нормально, даже если на самом деле ее разрывало изнутри. Ей даже не приходило в голову, что на вопрос «как дела?» можно ответить правду.
Как только кто-то пытался прикоснуться к тому, что у Киры внутри, кокон сразу активизировался и становился еще тверже. Он не пропускал через себя никого.
Мать умерла несколько лет назад, тихо и незаметно – просто остановилось сердце. Она не отвечала Кире на телефон, и дочь нашла ее, приехав в эту самую однушку.
После смерти матери Кира переехала в эту квартиру. Она переделала здесь все. Старая мебель отправилась на помойку, новая была расставлена совсем иначе. Обои в цветочек сменились на белые стены, появились уютные занавески и подушки. Кира планировала повесить на стену картину или несколько, но так и не сделала этого. Она не понимала, какие изображения нужны этой квартире. Она думала написать что-то подходящее сама, но так и не сделала этого. Может быть, в этом доме не могут висеть картины – и, видимо, создаваться тоже не могут. Бывают же такие места.
Кире казалось, что ремонт и перестановка изменит что-то, что мучало ее в этой квартире. Но суть осталась та же. Стены поменяли цвет и появилась новая мебель, но все это было неважно. Из квартиры так и не удалось удалить какой-то ключевой элемент. Он въелся в нее насмерть.
И вот теперь она уходила из этой квартиры. Глупо, конечно. Потом все равно придется как-то решать вопрос с мужем. Оставлять ему свою добрачную квартиру она точно не собиралась. Но сейчас ей просто надо было уйти отсюда, и как можно скорее.
Кира сохранила несколько вещей, оставшихся от мамы. Ее любимый плед, потемневшее кольцо с изумрудом и свитер с зайцами, который она связала пятилетней Кире. Все эти вещи до сих пор таились где-то в глубинах шкафа – там же, куда она в итоге убрала вещи своего неродившегося ребенка. Но во всех этих вещах давно уже не было ни матери, ни ребенка. И нигде не было. Все это лишилось своей принадлежности кому-то. Все это стало просто случайными предметами.
В квартире стояла полная тишина, только холодильник негромко шумел о чем-то своем.
Кира вдруг заметила, как крепко стены сжимают комнаты. Как душат их в своих объятиях.
Такси подъехало. Кира выключила свет и вышла из квартиры.
Глава 3. Спрятаться
Гостиница состояла из четырех корпусов, расположенных рядом с метро. Кира выбрала ее наобум, проведя несколько минут на сайте бронирования отелей.
Рядом с гостиницей стояли люди с картонками «сдам квартиру» или даже «сдам койку». Видимо, они ожидали, что человек, который хочет снять номер в гостинице, вдруг решит сэкономить и выберет вариант подешевле. Или, например, что кто-то далекий от интернета приедет сюда по совету таксиста, поймет, что все слишком дорого для него, выйдет на улицу – и сразу найдет решение проблемы.
Перед входом в нужный корпус росли ровные кустарники в форме овалов. Они были похожи на искусственные, хотя явно были живыми. Рядом с отелем был небольшой продуктовый магазин, а в самом корпусе – бар.
Ресепшен оказался занят большой группой туристов. Когда каждый из них получил ключ-карту, Кира подошла к молодой девушке-администратору в белой рубашке. В хороших гостиницах персонал похож на роботов. У них как будто нет эмоций и мнения о вас. Замужняя москвичка, которой требуется ночь в отеле? Конечно, все в порядке, никаких выводов из этого не сделать. Как и из тех ситуаций, когда, например, номер снимают мужчина лет 40 с кольцом на безымянном пальце и молодая девушка – без. Отстраненность – как других людей, так и своя собственная – всегда была для Киры комфортна. Она была стеной, которая ограничивала ее, не пускала к остальным, но и защищала от них.
– Видимо, какой-то технический сбой, – сказала администратор. – Вашу бронь вижу, но на этот же номер уже была другая бронь, и гость уже заселился. Мне очень жаль, могу сделать вам скидку на следующий раз.
На Киру нахлынуло отчаяние.
– А в других корпусах?
– Там тоже ничего, я уже посмотрела. Очень сожалею, правда.
– Я не могу сейчас ехать в другую гостиницу. Не могу. Я совершенно без сил. Может, найдется хоть какой-то другой номер? Пусть подороже…
– Боюсь, у нас все битком.
Кира была совершенно разбита.
– Впрочем, есть один номер…
– Давайте.
– Но там не до конца закончен ремонт.
– Давайте его. Мне без разницы.
В номере ничто не указывало на незавершенный ремонт. Кажется, его там и не начинали – кое-где на стенах виднелись царапины от чемоданов или еще чего-то, обивка кресла была потерта. Все было, как во всех отелях – свободные от вещей шкафы и поверхности, иллюзия, будто здесь никто раньше не жил. Все чисто и пусто. Ровно заправленная кровать. Номер будто появился из ниоткуда, специально для Киры.
Она кинула рюкзак на пол и подошла к окну. Распахнув тяжелые занавески, увидела застывшую от холода Москву. Вдалеке виднелись гигантские трубы, из которых шел дым. Кажется, именно они отвечают за отопление в городе. Работают, чтобы москвичам было тепло и уютно дома. Приглядевшись, можно было увидеть Сити. Пятнадцатый этаж. Самое то, чтобы любоваться городом. И еще, если выйти из окна пятнадцатого этажа, то все получится наверняка, подсказал незваный голосок в голове. Кира его отогнала.
Небо заволокло темно-серыми тучами. Все под этим небом затихло в ожидании. Но ни дождь, ни снег так и не начались. Мир за окном то ли был мертв, то ли заснул.
В холода московское небо иногда становится пронзительно оранжевым. Звезд в такую ночь не бывает, даже если нет облаков. Только болезненное, безумное небо. Кира знала, что скоро небо станет оранжевым, и ей было жаль, что сейчас оно не такое.
Подул ветер. Листья начали сыпаться с деревьев, но ветер не давал им упасть, и нес куда-то в сторону, поднимал в высоту. У Киры было ощущение, что все они летят на нее. Она представила, как листья засыпают ее по голову, и она оказывается в огромном, тихо шуршащем сугробе. Осень была красива, но золотые листья на деревьях были мертвецами и удерживались на своих местах по чистой случайности.
Вдруг по подоконнику с обратной стороны окна проползло что-то темное, неприятно царапая его. Кира вздрогнула, но тут же поняла, что это всего лишь засохший темный лист, каким-то образом долетевший аж до 15 этажа.
Кира по привычке достала из рюкзака телефон. Он не включался. Она порылась в рюкзаке в поисках зарядного устройства, но его не было – хотя она была уверена, что положила его. Ну, ладно. Звонить ей все равно теперь некому.
Кира вспомнила, что возле гостиницы был небольшой продуктовый. Она вышла в него и накупила гору вредной еды. Чипсы, конфеты, две плитки шоколада, зефир, запакованные в пластик суши с пакетиком соевого соуса.
Вернувшись в номер, она хотела положить суши и сладости в маленький гостиничный холодильник – суши явно это было нужно, а шоколад она любила замерзший, твердый. Но холодильник не работал. Она проверила провод, покрутила колесико температуры – видимо, просто был неисправен. Звонить на ресепшен, чтобы кто-то пришел, торчал в номере и долго чинил его, не хотелось, и она оставила сладости и суши на остывших полках холодильника. Промелькнула мысль, что муж явно знает, как его наладить. Ну и ладно.
Кира решила принять душ. Она разделась в комнате, повесив одежду на спинку потертого кресла. Некоторое время смотрела в зеркало на себя голую. Потом забралась в душ, включила горячую воду и некоторое время постояла под жесткими струями. Стекло запотело. Кира зачем-то нарисовала на нем домик – такой, который обычно рисуют дети. Квадрат, сверху треугольник-крыша. Окошко. Печная труба, из которой валит дым. Вокруг пририсовала сугробы. В отдалении деревья. Интересно, что дети по всему миру, многие из которых живут в квартирах, рисуют этот домик. Откуда в них эта картинка?
Кира вылезла из душа и вытерлась белым махровым полотенцем. Замоталась в жесткий гостиничный халат, тоже ослепительно белый.
Вернувшись в комнату, она согрела чайник и заварила себе чай, достала из неработающего холодильника сладости и суши. Чашка чая и сладости очень уютно смотрелись на стеклянном журнальном столике, а суши и чипсы выбивались из общей картины. Кира уселась в кресло и принялась закидывать в себя вредную еду, прихлебывая чай. Но удовольствия не было, насыщение не приходило, словно на самом деле ей хотелось наполниться чем-то иным. Поэтому она перестала есть. Купленные припасы больше не казались ей такими аппетитными.
Внутри нее медленно разливалась холодная пустота. Кира беспомощно наблюдала, как она захватывает ее тело. Сидеть в номере стало нестерпимо.
Она вспомнила про бар внизу гостиницы. Быстро высушила волосы, натянула короткое платье, накрасила ресницы и спустилась вниз. Обычно в такие заведения она не ходила. Пошловатый интерьер, ночной клуб из девяностых – возможно, он действительно существует тут еще с тех времен. Громкая музыка в стиле «туц-туц», странно танцующие люди. Сейчас – то, что надо. Народу было немного, но достаточно, чтобы затеряться.
Тело сразу отозвалось на «туц-туц» и поняло, как под него двигаться. Наверное, когда-то древние люди так же реагировали на стук барабанов. Есть ритм, есть твое тело. Дальше все случается само.
Кира заказала себе два шота и выпила их – с непривычки к алкоголю медленнее, чем следовало. Сначала было слишком горько, потом – слишком сладко. Обычно она не пила алкоголь, чтобы беречь кожу. Но сейчас было все равно.
«Туц-туц» снова завладел ее телом. После шотов она влилась в ритм еще органичнее. Минут пять она танцевала одна, потом к ней присоединился мужчина. Немного старше нее, в брюках и белой рубашке – возможно, командировочный, из того же отеля. Мужчина ей понравился. Уверен в себе. Не напрягается рядом с ней и не напрягает ее – а это иногда случается рядом с незнакомым человеком. Знает, что делать. Какая-никакая искра проскочила.
Они провели вместе несколько песен, довольно долгих, как и все эти «туц-туц». Такая музыка может длиться вечно. В ней нет структуры, которая обязывала бы ее заканчиваться. Она просто существует сама по себе, никуда не двигается, не развивается и от того не заканчивается. И не затрагивает ни сердца, ни разума.
Он что-то спрашивал у нее, она отвечала. Кира почувствовала запах его пота. Ей понравилось. Она знала, что совсем безразлична ему, и от этого ей было легко с ним.
В номер Киры они добрались с бутылкой вина, но открыть ее не успели. Он пошел в душ, она пошла за ним. Они занялись сексом прямо в душе – она опиралась на стеклянную перегородку, он был сзади. Стекло запотело, и на нем снова проявился нарисованный домик. Он напоминал о чем-то. Где-то в подсознании Киры заворочался какой-то бесформенный ком, но в нормальную понятную мысль так и не собрался, и она отпустила его.
После секса они пошли в постель и повалялись там. Говорить было особенно не о чем. Искра была, но связи между ними не возникло. Кире показалось, что он пришел в клуб по той же причине – чтобы утолить какую-то боль. И то, что они сделали, не уменьшило проблем, а только позволило какое-то время их не замечать – как алкоголь или наркотики. Теперь боль возвращалась снова, затекала обратно в их тела тонкими струйками. Какое-то время они молча полежали вместе. Потом он собрался, поцеловал ее и ушел. На прощание он кинул на нее долгий взгляд, но ничего не сказал.
Еще немного понежившись в постели, Кира вернулась мыслями к нарисованному домику. Что-то связанное с ним продолжало сверлить ее подсознание. Она встала с постели и добралась до еще мокрого душа. Стекло уже не было запотевшим, и домик еле виднелся. Но он там был. Уютный маленький домик посреди нигде, который рисуют все дети на свете. Который слету нарисует и любой взрослый. Домик, который есть внутри каждого человека.
Кира подумала о муже. Она тосковала по нему. По его улыбке. По его сильным рукам и широкой спине. По тому, что она ощущала в его объятиях. С другими было не так. Ей хотелось к нему. Но на пути у этого порыва вставало все, что он ей наговорил. Сознание пыталось найти лазейку. Может, она все-таки что-то не так поняла? Может, он имел в виду что-то другое? Может…
Интересно, что он сейчас делает? Ест жареную картошку или жирные пирожки, сидя у Картофельной женщины на кухне? Она опять представила, как он занимается с ней сексом. Так же, как и Киру, целует ее в шею. Так же смотрит ей в глаза. Делает с ней все то, что делал с Кирой. Опошляет то, что было их таинством, превращает его в общедоступное и дешевое. Она представила, как муж обнимает ту женщину после секса, и она утыкается ему в плечо. Все это раздирало ее сердце гвоздями – раскаленными и ржавыми.
Кира думала, что между ней и мужем было что-то особенное, не такое, как у всех. Что-то важное. Теперь ей казалось, что она все это выдумала. Напридумывала себе великую любовь. А у них было все, как у всех. Кира выдумала, что для такой, как она, бесчувственной, холодной, есть подходящий мужчина. Подходящие мужчины есть для обычных теплых женщин, которые пекут им жирные пирожки. Такие, как Кира, всегда будут одиноки.
Потом ей в голову снова стали приходить мысли, что она что-то не так поняла. Он же не говорил прямо, что он спит с Картофельной женщиной? Может, это не измена? По крайней мере, не физическая измена? Например, просто временный кризис отношений. В какой-то книжке она читала, что мужчинам иногда надо отдалиться, отстраниться, отойти подальше от женщины, чтобы потом вернуться. Может, это сейчас с ними и происходит? И он, на самом деле, уже хочет вернуться, а она отталкивает его… Может, он наврал про измену, чтобы просто отойти подальше? Может, и Картофельной женщины никакой нет, а та Алла, которую Кира нашла в соцсети – просто случайная знакомая?
Кира наблюдала, как ее психика изворачивается, чтобы найти выход. Она отвергла эти мысли. Это неверный путь. Все так, как есть. Он ей изменил, и между ними все кончено. Она снова одна.
Потом мысли пошли по второму кругу. Конечно, он ей изменил. Но, может, он вернется, и все будет как прежде? Люди прощают друг другу измены. Люди многое друг другу прощают. Может, и она простит? От этой мысли ей стало тошно.
Ее бросили ради женщины, которая лучше, чем она. Вот и все.
Кира впервые за долгое время заплакала. Внутри что-то сжималось в комок до боли. Все сильнее и сильнее, хотя постоянно казалось, что дальше некуда. Кира всегда чувствовала внутри себя это сжимание, когда плакала.
Вдруг она услышала женский плач в соседнем номере. Странно слышать чужие рыдания, когда сама занята тем же. Кира всегда, всю жизнь, плакала бесшумно. Она иногда слышала чужие громкие рыдания, читала о них в книгах, но никогда не понимала, неужели у других действительно не получается делать это тихо? Или они специально делают это вслух, как те люди, которые при виде котов произносят бессмысленные пословицы? Может, женщина плачет для кого-то конкретного, находящегося в том же номере. Или она одна и хочет, чтобы к ней пришли и утешили.
Интересно, что у нее случилось.
Может быть, люди всегда плачут о чем-то конкретном. Каждый раз об одном и том. Может быть, даже о чем-то общем. Когда больно, мы все прикасаемся к этой боли в каком-то общем источнике.
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66188754) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения